Пол Андерсон - Кокон [ Межавт. сборник]

— Что за черт…

Честер заглушил мотор. Лодка заскользила по течению и ткнулась носом в зацепившуюся за сук черную тушу, опутанную тонкими серебряными нитями и иссеченную серыми шрамами, словно оставшимися от яростных ударов бича.

— Водяной бык! — воскликнул Хама.

— Так вот он каков! Никогда раньше не видел.

— А мне доводилось, во время Третьей высадки. Этот — настоящее чудовище! И мертвый… — озадаченно добавил почвовед.

Честер осторожно толкнул огромную тушу, и она покачнулась. В темной воде на глубине нескольких футов неясно показался и тут же исчез какой-то большой серый пузырь.

— Сайдорец, — присвистнул Честер. — Досталось же ему. Но кто бы мог подумать, что они способны сражаться с такой тварью.

Хама зябко поежился, хотя утреннее солнце ярко светило.

— И победить — вот что главное, — добавил он. — Никто и не подозревал… — он остановился. — Что с вами?

— В нашей бухте живет один сайдорец; мой сын постоянно с ним играет и зовет его Харви. Я подумал было…

— Лучше не позволяйте своему мальчишке играть с существом, способным убить водяного быка.

— Да нет, Харви не тронет, — промямлил Честер. — Хотя… — он нахмурился, оттолкнулся багром от туши и снова запустил мотор, урчание которого музыкой зазвучало в ушах. — Знаете, мне кажется, не стоит ничего говорить жене и ребенку — портить им Рождество? А потом, когда представится возможность потихоньку избавиться от Харви…

— Конечно, — согласился Хама. — Буду нем, как могила. Ни к чему нам лишние разговоры.

Шум мотора стих вдалеке.

А потревоженная туша водяного быка высвободилась из ветвей затонувшего дерева и поплыла вниз по течению, покачиваясь на волнах и медленно поворачиваясь вокруг оси. Показалось раздавленное тело мертвого сайдорца, желтые солнечные лучи коснулись лица игрушечного астронавигатора, опутанного серебряными нитями, и позолотило его…

Салмансар[16]

(Пер. Е. Воронько)

Кажется,я обзавелся чем-то вроде котенка. Я зову его Сэм.

Вы не удивлены? Еще бы, ведь вы меня совсем не знаете. Люди воображают, будто средних лет холостяки, точно старые девы, любят кошек, а если живут в тихом провинциальном городе и состоят в клубе садоводов, то просто обязаны их любить. Вздор. Уверяю, ко мне это не относится.

Во-первых, никто не даст мне моих пятидесяти лет, и вы не найдете у меня ни единого седого волоса. Во-вторых, жизнь моя отнюдь не тиха и не безмятежна. А что до клуба садоводов — мы в нем занимаемся не только цветочками.

И не скрываем этого. Мы — я, Элен Мерривейл, Кора Лашез со своим отрядом и (до недавнего времени) Ахмед Шуга — представляем собой, если можно так выразиться, вершину пирамиды, а ниже расположены Туристический клуб «Золотые шестидесятые» и множество объединений помельче, которые пышно расцветают в таких добропорядочных местах, как Глен Хиллз. Клуб Садоводов — это истинный штаб Глен Хиллза. И как в любом генеральном штабе, здесь идет постоянная, иногда шутливая, а порой и беспощадная междоусобная война.

Конечно, я знал — знал уже целый год — что военная удача начала изменять Элен Мерривейл, бойцу стойкому и мужественному. Не один, не два, а целых пять важнейших решений, от организации традиционного пикника для престарелых до назначения вице-президента ежегодной кампании «За чистоту и порядок в нашем городе», были приняты вопреки ее мнению. И это было вдвойне неприятно еще и потому, что я считался главным помощником Элен.

И все-таки, когда в августе прошлого года Элен, объявив, что врач настоятельно рекомендует ей подлечить нервы, с честью покинула поле боя, я ничего не заподозрил. Я проводил ее в кругосветное путешествие, и голова у меня болела лишь о той скверной тактической обстановке, которую Элен оставила мне в наследство.

Что ж, я старался как мог, но результат был предрешен. Такие опытные противники, как Кора Лашез, ошибок не совершают. Один за другим со своих постов в нижестоящих организациях слетали назначенные мной (и Элен) люди. И хотя все эти долгие месяцы уверенная улыбка не покидала моего лица, я тоже стал потихоньку наводить справки в туристических агентствах.

Как же плохо я знал своего командира! Она великая женщина, эта Элен Мерривейл. Совершенно безжалостная, но такими и должны быть настоящие командиры.

Элен вернулась тихо и неожиданно. С собой она привезла Сэма… стоп, почему я это написал? Она его не привезла; она просто не могла его привезти. Кошек, котов и котят Элен обожает не больше моего; к тому же, Сэм тогда еще не родился. Вторгшись в мою жизнь, он теперь упорно лезет и в мой рассказ. Так на чем я остановился?

Да. О возвращении Элен мы узнали, получив письма с приглашениями на вечеринку под девизом «Снова дома». В мой конверт была вложена записка, в которой Элен просила прийти чуть пораньше.

Я, конечно, пришел. Дверь открыла ее сестра, Летти. Сущее ничтожество, особенно в сравнении с Элен.

— А где наша дорогая девочка? — спросил я.

— Ждет в гостиной, — прошептала Летти, как-то странно глядя на меня.

Нахмурившись, я прошел в дом. В гостиной находились двое; увидев их, я замер. Но только на мгновение. А затем двинулся дальше, улыбаясь и протягивая руку для пожатия.

Кажется, я уже упоминал, что не отношусь к обыкновенным холостякам средних лет. Вряд ли какой-нибудь визирь древнего Востока, прибыв во дворец и обнаружив у трона эмира своего преемника, смог бы держаться с большим самообладанием. И, оглядываясь назад, я склонен думать, что в ту минуту в глазах Элен промелькнула искра — всего только искра — восхищения.

— Хорас, — сказала она, — познакомься с моим новым, но очень близким другом. — Она повернулась к стоящему рядом маленькому человечку. — Господин Ахмед Шуга. Ахмед, это Хорас Клинтон.

Мы обменялись рукопожатием. О чем мы разговаривали втроем, пока собирались гости, я не помню; да это и неважно. Больше всего меня занимал сам Шуга — субъект, вне всякого сомнения столь же опасный, сколь отвратительный.

Казалось, что рука, которую я пожал, оставляла жирные пятна. Да и весь он, похоже, был слеплен из жира. Человек-колбаса. Короткая толстая колбаса вместо головы; колбаса подлиннее — тело; из двух колбас, перетянутых там, где должны быть локти и колени, состояли конечности; завершали картину маленькие колбаски-пальцы. Но разговаривал я с ним подчеркнуто приветливо.

Однако беседа наша была недолгой. По комнате пробежал трепет, и секундой позже в окружении своих гвардейцев — могу засвидетельствовать, взгляды их были суровы и непреклонны — в дверь тяжелой поступью вошла Кора Лашез.